Тик-так, настенные часы, вечные проводники ускользающего времени, отбивают  свой ритм в напряженной тишине комнаты. Плотные шторы алого оттенка задернуты, пресекая попадание нежелательных солнечных лучей. Тик-так, звук непривычно громкий в темноте и заполняющий собой все небольшое пространство: вторивает стуку крови в висках, ложится колющим ощущением на грудь.  Тик-так, тонкие пальцы обхватывают карандаш, зажимают между указательным и большим, придерживают средним: бегло бросают штрихи на бумагу, придают форму объектам: контур римских цифр расплывается и ускользает с некогда белоснежной поверхности, шестеренки ржавеют и выходят из строя. Тик... так.. стрелки останавливаются, замедляя течение времени.
В комнате достаточно душно, несмотря на раскрытые окна: даже привычный плащ висит на спинке кресла. Аид откладывает карандаш в сторону и расстегивает верхние пуговицы черной рубашки с длинными рукавами: флегматичная мина, локоть упирается в подлокотник, подбородок лежит на запястье, чуть выше костяшек: серо-голубые, почти дождливое небо, глаза, поддернуты пеленой задумчивости, из под опущенных ресниц наблюдают за дверью, ведущей в общий коридор. Интуиция? Возможно.
Неделю назад Хранители были настойчиво направлены Аидом на заслуженный отдых: настолько настойчиво, что желания спорить не возникало ни у кого. Оно к лучшему: блондину нужно было время на осмысления ситуации, а также необходимость уверенности в безопасности собственных Хранителей и в сохранении их состояния хотя бы на том уровне, при котором они смогут быть готовы дать отпор. Нестабильность ситуации не тревожила и не сеяла зерна сомнения, но заставляла проявить осторожность и тщательно обдумывать каждый последующий ход: карты раскладываются медленно, виссон взрезается,  а туман неопределенности слишком густой для того, чтоб бездумно бросаться вперед и подвергать опасности тех, кто доверяют тебе свои жизни.
- Осколки взорвавшейся жизни оставляют шрамы на ладонях, - тихий бархатный голос в пустоту, не в надежде услышать ответ. - Много ли шрамов будет на наших руках, Игдрассиль?
"Жизнь" - слово оставляет после себя бархатистое звучание, тихое, подобное дребезжащей гитарной струне под умелыми пальцами: звук объемный, заполняющий собой все пространство, сравнимый, разве что, с аккордами, взятыми на басах органа. Ценность других жизнь была осознана путем горького опыта: первое время собственные таланты отнимали их против его желания, заставляли растения вянуть и обращаться пеплом, а нить жизни животных мгновенно обращали в камень. Таланты удалось обуздать и обратить в свою пользу, но какую цену за них пришлось заплатить?
Тик-так.. Нет, это не стук внезапно оживших(чего, естественно, не происходит, ибо механизмы обратились в немых свидетелей) часов, это приближающиеся к его двери шаги, попадающие в такт несуществующей секундной стрелке. Поступь легкая, лишь мягкими бархатными стуками отдающаяся от стен коридоров. Аид прикрывает глаза и мягко усмехается: знает, кто стоит за дверью, и, отчего-то, совершенно не удивляется.
- Здравствуй, Калистра, - тихим и размеренным голосом приветствует он девушку. У Аида мягкая и убаюкивающая манера речи, голос бархатный, с низкими альтовыми нотками, что иногда зачастую контрастирует с его невинной(на вид, разумеется) внешностью. Он мягким движением руки приглашает Хранителя на диван напротив: не задает банальных вопросов по типу "почему ты не с остальными". Он уверен: если кто-то из Хранителей ослушивается и поступает по-своему, значит на то есть весомые причины, и как бы сильно босс семьи Берроуз не любил причинно-следственные связи, подвластные собственному контролю над ситуацией, он принимает поступки членов своей семьи, если они не полны безрассудства. - Полагаю, раз ты здесь одна, ты хочешь о чем-то со мной поговорить?

Аид никогда не верил в судьбу и предначертание свыше, хотя именно к подобным взглядам его пытались приучить покойные родители: но  его дорога сошлась с дорогой семи совершенно разных людей, каждого со своей историей и шрамами, и каждого, кто нуждался бы в том, чтобы время от времени чувствовать себя нужным. И каждый Хранитель стал особенным для него, подобно неограненному алмазу, тусклому, покрытому слоем пыли, скрывающий собой истинную красоту. Аид стирал этот слой аккуратно, подушечкой пальца, едва касаясь, чтобы не навредить тонкой поверхности. А потом наслаждался его красотой издалека, только время от времени следя за тем, чтобы алмаз не покрылся новым слоем пыли.
Воспоминания всегда подкрадываются слишком неожиданно, но сейчас Аид удерживает себя в небольшой комнатке, и едва-едва заметная улыбка трогает его губы, когда хранитель опускается напротив. Чужое беспокойство ощущается им слишком хорошо для того, чтобы проигнорировать: босс семьи Берроуз приподнимает бровь, когда девушка заговаривает о Небе, а затем прикрывает глаза и опускает подбородок на сплетеные пальцы,  слушая хранителя.
Сомнения знакомы ему, хоть и не тревожили его уже достаточно долгое время и босс даже начал забывать, каково это, ощущать скребущие изнутри маленькие коготки, оставляющие не шрамы, но маленькие царапины, которые не болят, но жгутся и заставляют задуматься, а все ли он делает правильно, или от цепкого взгляда небесно-голубых глаз могла ускользнуть какая-то существенная деталь? Но он воспитан так, чтобы вести за собой, а оттого научен скрывать свои чувства, и сомнения так и оставались невидимыми царапинами, а после, и вовсе покинули его душу. С эмоциями гораздо проще - они уже давно не тревожили юного боса, похоронившись под толстым слоем его холода и спокойствия. Но это - его крест, что-то из того тайного, что даже после его смерти не станет явным. Похоронится там же, где и вечера, полные задумчивости и игры тонких пальцев на бело-черных клавишах рояля. Сомнения он бы сравнил с пассажами - быстрое перебирание клавиш, где низкие тональности чередуются с высокими, подобно бушующим водам неспокойной Атлантики. Оттого музыку следует успокоить, и накрыть ее пеленой умиротворенности ближе к каменистым берегам.
Юный Босс изначально знал, на какие риски ему придется пойти, чтобы вернуть имя Семье и знал, что его руки будут запачканы в крови далеко не по локоть. Едва ли его это беспокоило. Но хотел ли он такой участи для остальных Хранителей? Аид мог быть жестоким, безжалостным врагом, вырывающим из соперника душу мучительно медленно, заставляя ее пламя медленно угасать в собственных пальцах, но он никогда бы не смог быть грубым с кем-то из дорогих ему людей.  Каждая капля чужой крови, которой окрасятся его руки - это каждый раз опасность, которая могла бы задеть его близких и оттого он готов выйти вперед и врываться когтями в чужие глотки с яростью Берсерка, если этого потребуется для того, чтобы защитить тех, кто доверил ему свои жизни. И оттого он принимал страх девушки, как должное, чьи истоки исходят из чувств и эмоций, а Калистра всегда была очень чувствительной девушкой. Потому, полный своих не слишком веселых раздумий, он ответил спустя долгие две-три минуты молчания.
- Мы не планируем заявлять о себе реками крови других людей, - его взгляд фокусируется на Хранителе: спокойный и ровный, как и его обладатель, он выражает тепло и во многом немое понимание и поддержку. Ни нотки осуждения за неуверенность, и ни капли гнева за сомнения. - Но если будет опасность - это будет той ценой, которую придется заплатить за защиту тех, кто тебе дорог. Ты чувствуешь души людей лучше остальных Хранителей, и твои сомнения исходят от твоей же мягкости, - босс мягко усмехается, выдерживая недолгую паузу: не упрекает, нет, но делает акцент на очевидные вещи и дает понять, что замечает малейшую деталь, которой отличается каждый Хранитель. - И оттого я не могу заставлять тебя принимать в этом участие против своей воли.
Аид закрывает глаза: всего какие-то несколько секунд, но их достаточно, чтобы погрузиться в полную тишину, где стук собственного сердца стучит единственным нарушителем спокойствия. Аиду часто снился один и тот же сон: самолет, скрывающийся в закате, яркий солнечный свет, бьющий в глаза мальчишке, а затем оглушительный крик в сознании: он видит обломки самолета и то, как поднимается в воздух столбы темного дыма. Он видит очертания самолета сквозь деревья и приближается ближе - отводит ветку в сторону, и... на этом моменте сон всегда обрывается. О нем Аид молчал: не говорил даже Айнеру, с которым они любили проводить вечера за разговорами, которые в последнее время намеренно стал избегать: его сон мог обернуться очередным видением, и оттого ему необходимо быть одному, чтобы обдумывать каждый знак, посылаемый ему, и взвешивать каждое свое решение. Этой полминуты, потраченной Аидом на погружение в себя, должно быть достаточно, чтобы дать Хранителю возможность подумать над его словами, но юный босс не торопит, терпеливо выжидает, пока девушка соберется с мыслями.

Отредактировано Aid Berrouz (2016-08-26 11:48:48)